Когда умолкают орудия и вдовы устают плакать, общество начинает задаваться вопросами этики. В поиске ответов оно меняется под давлением требований новых условий. В это время возможность открыто обсудить накопившиеся противоречия определяет, как скоро повторится эта трагедия. Оглядываясь назад, с сожалением отмечаю, что повторение – всего лишь вопрос времени.

За всю нашу историю мы, человечество, воевали так много, что могли бы сделать выводы о разрушительном влиянии войн на наше общество на многие столетия вперед. Но мы отказываемся думать “до” и, с горечью, начинаем что-то обсуждать только “после”.

Так, например, по окончании Первой Мировой войны культ павших и прославление жертвенности вступили в противоречие с реальностью бессмысленных потерь. Ужасы, пережитые на поле боя, бросили вызов традиционным представлениям о мужественности и героизме.

Тема, звучавшая до этого только в произведениях редких очевидцев, в основном, художников (Гойя, Верещагин) и писателей (Крейг, Толстой), по окончании Первой Мировой начала обсуждаться повсеместно. Вы только вдумайтесь: 40 миллионов вернувшихся из 68 принесли множество ужасных историй о войне, очевидцами которых они были.

Заполнив пространство общественных дискуссий, активное обсуждение этой темы дало толчок ряду пацифистских движений (известных в 19-ом веке на западе как “общество друзей мира”, а в России как толстовцы и духоборы). Разговоры, выйдя из закрытых клубов, выплеснулись в массы и привели к тому, что у нас сейчас, например, есть альтернативная воинская служба.

Женщины, ставшие за станки, пока мужчины убивали друг друга, не желали по окончании Великой Войны (так первую мировую называли до начала второй мировой) терять обретенную независимость. Стремление сохранить добытую свободу, в свою очередь, запустило процесс изменения традиционных гендерных ролей в обществе. Вопрос об избирательном праве, в новой реальности, стал лишь вопросом времени.

Неэтичность применения ядерного оружия не будут отрицать даже самые ярые сторонники войн и разрушений. Разговоры о сброшенных, во время Второй Мировой войны, атомных бомбах не замолкали несколько десятилетий, сформировав не только наше с вами отношение к этому типу оружия, но и значимо повлияв на художественную литературу, кинематограф и изобразительное искусство (один Годзилла чего стоит!).

К сожалению, не все решения общества, принимаемые в результате обсуждения проблем, появившихся в результате конфликтов, принимаются так легко, как стремление к миру (в первые два-три десятилетия после войны) или равенство возможностей для женщин.

Некоторые проблемы мы, наверное, не в состоянии решить никогда: например, вопрос о самоопределении народов и праве национальных меньшинств на построение своих государств. Впервые этот вопрос стал актуальным после разрушения нескольких великих империй по результатам Великой Войны. Но так и не решив его за почти четверть столетия, к нему пришлось возвращаться после Второй Мировой.

Процесс, запущенный в начале двадцатого века, не прекратился в его середине, трансформировавшись в процессы деколонизации, и был поднят снова после череды конфликтов на Ближнем Востоке к концу столетия. Возможно, вопрос самоопределения – один из самых болезненных, стоящих перед человечеством. По крайней мере, оглядываясь назад, создается такое впечатление.

Мы не смогли обсудить вопросы самоопределения нации жить по своим законам весь прошлый век, поэтому, снова, нам предстоит пройти путь после погружения в омут войны. Бессмысленной и с разочарованием в конце. Тем, кто сможет дойти до конца в здравом уме и светлой памяти, придется начать диалог и прийти к консенсусу по этому вопросу. И я искренне надеюсь, что в конце нам с вами хватит сил признать свои ошибки и будет достаточно смелости измениться, чтобы не начинать новых войн на почве национальной розни.